Константин Образцов – биография, книги, отзывы, цитаты

Константин Александрович Образцов - современный российский писатель, автор цикла "Красные цепи". Родился 31 августа 1972 года в Ленинграде (Санкт-Петербурге) в семье военно-морского Читать дальше

Константин Александрович Образцов - современный российский писатель, автор цикла "Красные цепи".

Родился 31 августа 1972 года в Ленинграде (Санкт-Петербурге) в семье военно-морского офицера-разведчика, который научил Константина читать, когда тому не было еще и четырех лет. Вместе с родителями жили и бабушка с дедушкой, а еще и прабабушка, от которой будущий писатель узнал немало фольклорных "небылиц" про колдунов, леших, русалок и домовых.

Окончил РГПУ им. Герцена по специальности «русская филология и культура». Преподавал русский язык и литературу в средней школе.

С 2000 года работает в сфере маркетинга, более десяти лет занимает позицию директора по маркетингу крупных производственных предприятий, что, по собственному признанию, помогает ему в том числе и заниматься продвижением собственных книг.

Лауреат национальной литературной премии «Рукопись года» 2013 года, премии «Живая Книга» торговой сети «Буквоед» 2015 года, номинант литературных конкурсов «ИнтерПрессКон» и «Новые горизонты».

Дебютный роман Константина Образцова «Красные цепи» покорил многих любителей мистических триллеров, а «Молот ведьм» укрепил славу писателя как автора леденящих душу историй, которые удерживают читателя в напряжении до последней страницы. Сам автор признается, что его вдохновляют произведения Теодора Амадея Гофмана, Николая Гоголя, Чарльза Диккенса, а также Йона Айвиде Линдквиста, Дэна Симмонса и Линкольна Чайлда.

• 
  ">

Образцов Константин Александрович Все книги, смотреть, рецензии

Константин Образцов — писатель, филолог, автор триллеров с элементами мистики «Молот ведьм» и «Красные цепи»

Константин Образцов родился в Санкт-Петербурге в 1972 году. Окончил РГПУ им. Герцена по специальности «русская филология и культура». Преподавал русский язык и литературу в средней школе.

С 2000 года работает в сфере маркетинга, более десяти лет занимает позицию директора по маркетингу крупных производственных предприятий.

Лауреат национальной литературной премии «Рукопись года» 2013 года, премии «Живая Книга» торговой сети «Буквоед» 2015 года, номинант литературных конкурсов «ИнтерПрессКон» и «Новые горизонты».

Дебютный роман Константина Образцова «Красные цепи» покорил многих любителей мистических триллеров, а «Молот ведьм» укрепил славу писателя как автора леденящих душу историй, которые удерживают читателя в напряжении до последней страницы. Сам автор признается, что его вдохновляют произведения Теодора Амадея Гофмана, Николая Гоголя, Чарльза Диккенса, а также Йона Айвиде Линдквиста, Дэна Симмонса и Линкольна Чайлда.

Дата рождения: 31 августа

Далекий северный город. Город, погруженный в дремоту серых будней. Его жизнь однообразна и тосклива: и на ржавеющих старых заводах, и в удушливых рюмочных.

Петербург. Загадочный и мрачный, временами безжалостный и надменный, взирающий на суету мира живых с холодной чопорностью мертвеца. Этот город потрясает.

Мы встречаемся со Злом каждый день, но не видим его масштабов. Дневник маньяка-убийцы, изобилующий кровавыми подробностями и постыдными откровениями.

Автор: Образцов Константин Александрович

Образцов Константин Александрович

Константин Образцов родился в Санкт-Петербурге в 1972 году. Окончил РГПУ им. Герцена по специальности «русская филология и культура». Лауреат национальной литературной премии «Рукопись года» 2013 года, премии «Живая Книга» торговой сети «Буквоед» 2015 года, номинант литературных конкурсов «ИнтерПрессКон» и «Новые горизонты».

Образцов Константин Александрович

(рецензий 16 / оценок +53 )

Очень талантливый, грамотный писатель! Его книги заставляют задуматься о многом.

(рецензий 11 / оценок +30 )

очень интересно о чем заставляют задуматься его книги? ну очень интересно.

(рецензий 16 / оценок +53 )

Если интересно- почитайте. Всё просто в этом мире, Смирнов Роман!

Внимание!
Если Вы обнаружили ошибку на персональной странице автора "Образцов Константин Александрович ". пишите об этом в сообщении об ошибке. Спасибо!

Любимый книжный
теперь под рукой:

iPhone:
уже в Эппсторе!

iPad:
осенью 2016

Android:
в разработке

Лабиринт в соцсетях:

Следите за акциями и спецпредложениями,
участвуйте в викторинах, опросах и коллективных скидках,
получайте призы!

Казань +7 843 249-00-18

Сумма без скидки 0 р.

Вы экономите 0 р.

До бесплатной доставки осталось

Скидка 5% уже
на второй заказ

Вход и регистрация в Лабиринт

Авторизируясь в Лабиринте, я подтверждаю, что я старше 18 лет, принимаю условия работы сайта и даю добровольное согласие на обработку своих персональных данных

Вы здесь впервые?

Мы пришлем вам письмо с постоянным кодом скидки для входа на сайт, регистрироваться для покупок необязательно

Войти по коду скидки

Вы получаете его после первой покупки и в каждом письме от нас. По этому номеру мы узнаем вас и расскажем о ваших скидках и персональных спецпредложениях!

Войти через профиль в соцсетях

Священник Константин Образцов

Кубанский Казачий Вестник. 1916. 5 июня.

Вот моя краткая биография. Родился я в 1877 году 28 июня в г. Ржеве Тверской губернии. Отец мой – Николай Дмитриевич Образцов – служил там на Рыбинско-Бологовской железной дороге. Происходил он из духовного звания – сын священника и сам первоначально учился в духовной семинарии, но по домашним обстоятельствам ему пришлось переменить карьеру. Немало жизненных неудач выпало ему на долю, но, будучи человеком подвижного и неунывающего характера, он стойко превозмогал все невзгоды.

Много светлых детских воспоминаний сохранилось в моей памяти. Помнится тихий уют деревни Акинино, скромно приютившейся неподалеку от г. Рыбинска. Там прошли первые четыре года моей жизни. Типичная русская деревня: смиренный ряд избушек, колодец с журавлем, околица, огороды, две развесистых рябины около нашего дома и качели на них, палисадник и в нем цветник и кусты малины, а дальше – поля и луга, необозримая гладь и голубые ленты притоков Волги. И Волга помнится, катания в лодках по ней, и разливы ее, и баржи бесконечные, и тягучие песни бурлаков, и снега глубокие.

Отец был все время занят службой. Нас, детей, было двое: я да сестра (старше меня двумя с лишним годами). Мы были всецело на попечении матери – Екатерины Алексеевны (урожд. Милорадовой). Кроткая и ласковая, терпеливая мать-подвижница! Помню ее часто молившеюся по ночам у детской колыбели.

В 1882 году отец мой перевелся на Кавказ, в г. Тифлис, а мы, пока он устраивался там на закавказской железной дороге, более года проживали в сел. Васильевском, у родственников по матери. Село большое и богатое и чрезвычайно живописное. По соседству тянулись леса и обширная тенистая роща с богатой помещичьей усадьбой в ней. На краю высокая каменная церковь. Это село мне тем особенно памятно, что там я от матери получил первые уроки грамоты, научился читать по складам. Для отца это было сюрпризом. Мне было тогда не более пяти лет. Таким образом, на Кавказ я приехал уже грамотным.

Не долго прожила на Кавказе мать. Спустя год по переезде она умерла от простуды в г. Тифлисе (в 1884 году). Начался трудный период скитаний для нас, детей. Негде было отцу пристроить малышей, оставшихся без призора. Ввиду этого отец, по миновании траурного года, женился на второй – грузинке, Евфросинии Мерабовне (урожд. Цкитишвили). Она осталась бездетной и это обстоятельство помогало ей отдавать свое внимание нашему воспитанию. Особенно заботилась она о моем религиозном развитии. Ей же, собственно говоря, я обязан и своими первыми стихотворными попытками, так как уже с восьми лет я слагал рифмованные поздравления в день ее ангела и получал за это большие похвалы. Это заставляло меня повторять опыты. Первым более сознательным пробуждением моей малютки-музы было стихотворение «Караван», написанное на девятом году жизни. Оно, как помнится, вышло у меня большое и картинное. Конечно, оно бесследно пропало, как и все мои тетради с первоначальными поэтическими упражнениями. Признаться, я и сам немало пожег их по чувству неудовлетворенности. Читал усердно. Что попадется под руку. Очень любил читать «Переписку с друзьями» Гоголя. А он ведь сжег же вторую часть своих «Мертвых душ» и великие риторы древности советовали: «Чаще поворачивай стиль», т. е. стирай обратным концом написанное тобой на вощеной доске. Я так и делал: «сжигал» и «чаще стиль поворачивал».

Девяти лет определили меня в городское училище при Александровском учительском Институте. Из третьего отделения этой первой моей школы родители перевели меня в Тифлисское духовное училище. По окончании там курса я прошел в Тифлисскую духовную семинарию.

За это школьное время мои поэтические опыты не прекращались. В духовном училище моим цензором и руководителем был преподаватель русского языка В. В. Раевский, которому я отдавал на оценку стихи, тщательно переписывая их в тетради. Человек чуткий и музыкальный, он любил поощрять благие порывы в своих питомцах. Потом большое влияние на меня оказал А. П. Альбов, семинарский преподаватель русской литературы и философских наук. По его предметам я занимался с особенной любовью и усердием. Он также был пестуном моей музы.

Но особенным подспорьем для меня явилось то обстоятельство, что еще с первых классов духовного училища я тесно сдружился с одним из своих товарищей (И. П. Б-в), таким же мечтателем и любителем поэзии и писательства. Мы были неразлучны в семинарии. Всюду видели нас вместе, так что одного без другого нас не могли и представить. Словно «Кастор и Полукс». Мы усердно занимались чтением, саморазвитием. К каждой прочитанной странице относились критически. Увлекались произведениями корифеев русской литературной критики и публицистики. Перечитали Белинского, Добролюбова, Писарева, даже Шелгунова и Скабичевского. Но все-таки во главе чтения у нас были поэты. Мы не расставались с творениями Пушкина и Лермонтова. Они были нашими друзьями. Они создали в наших молодых душах свой пленительный мир грез и очарований. И, конечно, мы усердно старались подражать им, особенно – Лермонтову. Нас пленяли дивные красоты кавказской природы. Были даже попытки под ее наитием написать целые поэмы («Нирван», «Лейла», «Подвижник» и др.). Любили мы и Надсона. Чуть ли не всего декламировали наизусть. Да и кто из юношей нашего поколения не тяготел к этому кристально чистому поэту? Среди кумиров наших были также Некрасов, Плещеев и Майков. Зачитывались и произведениями К. Р. Из западных же корифеев нас особенно пленяли Байрон, Шелли, Шатобриан, Шекспир, Виктор Гюго и Смайльс.

К тому времени относится и моя первая попытка постучаться в двери редакции. Попытка оказалась успешной. Это было в 1893 году 3 сентября, когда я отнес в редакцию издававшейся в то время в Тифлисе газеты «Новое Обозрение» свое стихотворение: «Полно, утешься, дитя мое милое» (Утешение). Первый успех окрылил мое усердие, и от поры до времени я стал помещать свои стихи в местном «Вестнике Грузинского Экзархата».

Но тут началась для меня с моим неразлучным приятелем удивительная полоса увлечения аскетическими творениями. Началось так незаметно, под влиянием миссионерской и проповеднической деятельности нашего инспектора семинарии иеромонаха о. Исидора Колоколова, весьма даровитого и пылкого оратора. Начитались Эпиктета, Сократа и других моралистов древности. Перешли на произведения святых отцов и византийской аскетики. Мы усиленно штудировали книгу «Невидимая брань» еп. Феофана. Выписывали в особые тетради огромные выдержки из творений Макария Египетского, Ефрема Сирина, Фомы Кемпийского, о. Иоанна Кронштадтского. То было всепоглощающее увлечение с твердым намерением все почерпаемое в этих книгах копировать в себе, применять к личной жизни, невзирая ни на что. Увлечение доходило почти до фанатизма. Всякие препятствия учитывались нами как подвиг искуса. Тут имели место акафистные моления на всю ночь, хождения с богомольцами по монастырям, добровольные обеты, не исключая даже таких, как обет полного молчания, что, конечно, было очень не выгодно в нашем положении как учеников, прежде всего. А потом все это весьма отражалось и на наших молодых организмах. Мы запостились не на шутку. Для моего приятеля это завершилось длительной болезнью, не позволившей ему даже закончить семинарского курса. Моя комплекция оказалась выносливей. Да и сам я, наконец, понял крайности такого увлечения. Последнему способствовало то обстоятельство, что отец мой поместил меня в семинарское общежитие, требования которого заставили меня войти в известную норму жизни. Там же, в общежитии, вновь ожила моя муза; опять я окружил себя поэтами и подолгу засиживался с ними. Писал дневник, и даже рассказы.

За год перед окончанием семинарского курса меня постигло горе: умер мой отец и я, таким образом, оказался круглым сиротой. В 1900 году я окончил курс духовной семинарии по первому разряду, студентом. Семинарское начальство направляло меня в Духовную Академию (Петроградскую), как лучшего воспитанника; но тогда у нас, семинарской молодежи, было крайнее увлечение университетом. Потянуло и меня туда же, несмотря на полное отсутствие материальных средств. Предостерегал меня ректор семинарии (о. Стефан Архангельский, впоследствии архиепископ Могилевский), но, видя мою настойчивость, потом и сам помог мне добраться до университета. В том же 1900 году я поступил по предварительному экзамену в Юрьевский университет по юридическому факультету. Новые условия жизни, свободной и кипучей, как сама юность, студенческие кружки, лекции, новые веяния, все это увлекало молодую душу. Посещая лекции не только своего, но и других факультетов, я нашел для себя более сродным историко-филологический факультет, на который спустя семестр и перечислился. Но трудно было учиться без всякой материальной поддержки. В Юрьеве на кондиции рассчитывать было нельзя. На лето я ездил на Кавказ в г. Тифлис, где и прирабатывал себе уроками и службой на железной дороге. В одну из таких поездок (в 1902 году) я женился на девице С. П. Б-овой, сестре своего товарища (И. Б-ва), о котором была речь выше. Таким образом, наша давнишняя дружба завершилась родством.

Женитьба дала мне нравственную жизненную опору, освободив меня от угнетавшего меня чувства одиночества. Вместе с тем во мне усилилось первоначальное тяготение посвятить себя на служение церкви. Это мое стремление встретило большую поддержку со стороны жены и вот, уволившись из университета, в 1904 году 13 июня я принял священный сан и был назначен на штатное место священника при карсском епархиальном соборе. Там же я потом исполнял обязанности карсского окружного миссионера. Меня увлекла деятельность проповедническая, и в этом направлении я старался работать над собой.

В 1908 году я был переведен на должность миссионера згодан, проповедника по Борчалинскому уезду Тифлисской губернии (уроч. Джелал-Оглы), а вслед за тем в том же году перевелся во владикавказскую епархию на должность помощника епархиального миссионера-проповедника и был командирован епархиальным начальством на киевский всероссийский миссионерский съезд в качестве депутата от епархии.

Но слабое здоровье не позволило мне долго нести миссионерские обязанности. Спустя год я по прошению занял приходское место (настоятеля) в станице Слепцовской. Но там крайне не повезло мне. И прежде всего – там посетило меня великое горе: в один год (1910) я потерял детей. Смерть малюток, особенно сына-первенца, необычайно даровитого и прекрасного мальчика – Коли, крайне потрясла меня и жену. Мы, осиротелые, чувствовали себя как бы выбитыми из жизненной колеи, и только одна милость Божия спасла нас тогда от окончательной гибели. Памяти сына я написал большую поэму («Над родной могилой»), в которой дал простор своим слезам и своей примиряющей вере в Промысл Божий. То был мой поэтический сорокоуст по сыну. Поэма по частям была в то время отпечатана в разных журналах («Русский Паломник», «Кормчий», «Искры жизни», «Владикав. епархиальн. ведомости»).

В 1912 году, после кратковременного перевоза в ст. Новопавловскую, я перешел на службу в военное ведомство, получив назначение в 1 Кавказский полк Кубанского казачьего войска, где и служу по настоящее время.

За все эти годы после женитьбы я не прерывал своей литературной работы. Сотрудничал во многих журналах, преимущественно в духовных («Русский Паломник» и «Странник», «Кормчий», «Утешение и наставление в православной вере христианской», «Почаевский Листок», «Божия Нива», «Воскресный Благовест», «Искры жизни», «Мирный труд», «Епархиальные ведомости», «Вестник военного и морского духовенства», и во время текущей великой отечественной войны – в «Кубанском Казачьем Вестнике»).

Из написанных за этот период стихотворений составился довольно большой сборник под общим заглавием – «Благовест Сердца», в котором все стихотворения распределены в трех книгах и сгруппированы в особые отделы, связанные одной общей идеей.
Сборник уже совсем почти готов к печати, и только война помешала мне начать его издание.

1916 г. 5 июня
Кавк. армия

Не слышно раскатов грозы боевой,
Бойцы утомились борьбой.
Осенняя ночь, точно ворон крылом,
Покрыла окопы кругом.

***
И ветер унылую песню поет,
Как нищий слепой у ворот,
И дождь задробил по кустам,
И вволю отдался слезам.

***
Свеча догорает… Над милым письмом
Склонился я грустно челом;
А грезы живые, как в радужном сне,
Толпою слетают ко мне.

***
Я дома… Я снова в родимом краю…
Я вижу голубку мою…
Мне сердце ласкает взор милых очей
И слышится лепет детей…

***
Родной уголок. В нем тепло и уют,
В нем счастье нашло свой приют…
Там думы и песни рождались мои,
Как вешних потоков струи…

***
Ах, греза… ты болью мне душу прожгла
И камнем на сердце легла.
Свеча догорела… Над милым письмом
Проплакал всю ночь я потом.

Моей Музе Звездочке

Свети, моя звездочка,
Свети, моя ясная.
С тобой мне не боязна
Невзгода ужасная.

***
В душе разгораются
С тобой, путеводная,
Терпенье и мужество
И мысль благородная.

***
Осилим мы, звездочка,
Врагов силу дикую,
На славу отпразднуем
Победу великую…
Кубанский Казачий Вестник. 1917. 15 янв.

Источник: Из истории Кубанского казачьего хора: материалы и очерки / Администрация Краснод. края, гос. научно-творческое учрежд. «Кубанский казачий хор» / Составление и общ. ред. профессора В.Г. Захарченко. – Краснодар: Диапазон-В, 2006. – 312 с.

Константин Образцов: «Страх помогает понять, что мир не делится на разум без остатка»

Иногда тучи на пасмурном книжном небосклоне расползаются, и где-то в вышине вспыхивает темная звезда. Так случилось в этом году с «Красными цепями» Константина Образцова — книгой, которая застала всех врасплох. В романе прекрасно уживаются алхимия и сумрачный Питер, кровавые ритуальные убийства и осенняя меланхолия, нотки нуара и скрытые цитаты, опасные люди и еще более опасные существа, которых людьми не назовешь. О книге мы уже рассказывали. теперь настало время побеседовать и с тем, чьими трудами она появилась на свет. Итак, в гостях у нашей страшной сказки — Константин Образцов.

Константин, для нашей аудитории вы лицо новое. Пока к этому лицу не потянулись любопытные холодные пальчики читателей и читательниц, расскажите о себе сами. Где родились, на чем росли, чем занимаетесь сейчас, когда не блуждаете по темным закоулкам Петербурга?

Есть очень хорошее высказывание, с которым я полностью согласен: все мы родом из детства. Особенно это заметно становится, когда смотришь на свой жизненный путь, который пройден уже явно больше, чем наполовину. Все, что было в нас заложено в детстве, лет до семи, все впечатления, интересы, знания подобны семенам, из которых потом вырастают и наши увлечения, и наш характер, определяющий жизненный путь.

В детстве, как и большинство советских семей, я жил в квартире, в которой соседствовали три поколения: мои родители, мои бабушка и дедушка и прабабушка. Последняя родилась еще в XIX веке, была неграмотной, зато знала множество настоящих фольклорных «небылиц». Деревенские колдуньи, русалки, лешие, домовые и прочие персонажи были моими первыми детскими впечатлениями и определили последующий интерес к мифологии и эпосу. Мой отец, военно-морской офицер-разведчик, научил меня читать, когда мне не было и четырех лет. При этом списком литературы для чтения никто не озаботился, цензуры в нашей семье не существовало, а библиотека была большая, так что я читал все, что попадалось под руку: сборники народных и авторских сказок, «Вия» и «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя, рассказы Чехова, «Детскую энциклопедию», а еще — специальные издания «Следственная практика», которые выписывала моя бабушка, всю жизнь проработавшая в органах прокуратуры. Вот так в сознании образовалась странная смесь из народных сказок и классической литературы, сухих отчетов о расследованиях убийств с расчленением трупов и энциклопедических статей о средних веках, из папиных рассказов про шпионов и фольклорных быличек прабабушки. Творческое начало поощрялось, но точно так же в семье военного приветствовались организованность и дисциплина. Думаю, поэтому я могу совмещать литературное творчество и работу директором по маркетингу крупного производственного предприятия, создавать художественные произведения и управлять процессами по продвижению своих книг.

Один из эпиграфов к роману принадлежит перу (или клавиатуре) Нила Геймана, другой — Шарля Бодлера. Есть ли писатели и поэты, которых вы могли бы назвать своими литературными учителями? Кому из них вы могли бы посвятить «Красные цепи», возникни у вас такое желание?

Учителями — наверное, нет. Есть любимые авторы, каждый из которых, несомненно, как-то повлиял на меня в свое время. Их много, и они очень разные. Это Эрнст Теодор Амадей Гофман, Эдгар По, Густав Майринк, из современников — Стивен Кинг, Нил Гейман, Борис Гребенщиков, Тонино Бенаквиста. Посвятить кому-то из них роман? Нет, такого желания не возникает. Но каждому из них я бы с удовольствием дал бы его почитать.

В продолжение предыдущего вопроса. В книжном маркетинге принято раскладывать все по полочкам, привычным для читателей — например, «Федор Достоевский встречает Стефани Майер», «Хантер С. Томпсон, напившийся травяного чаю с Джейн Остин» и, конечно же, «новый Стивен Кинг». Если бы вам под дулом пистолета (или арбалета, хотя у него дула и нет) повелели описать в том же духе ваш собственный роман, как бы вы спасали свою жизнь?

Я бы постарался завладеть пистолетом или арбалетом. Я не могу описать «Красные цепи» как сумму слагаемых влияния тех или иных авторов. Но если нет другого выхода… То это будет история, рассказанная в ночном пабе, в компании Гофмана, Майринка и Геймана, пока Реймонд Чандлер наливает всем виски, а БГ негромко поет в стороне.

Книги рождаются на свет (или во тьму) по-разному. Иногда большая история вырастает из единственного образа-семечка, которое постепенно прорастает, укрепляется в земле и в один прекрасный день уже щекочет ветвями небо. Бывают и такие, что возникают в воображении готовыми и законченными, успевай только записывать. Как росли и крепли «Красные цепи»? Правда ли, что работа над книгой, от первой строчки до финальной правки, заняла больше десяти лет?

Замысел написать «Красные цепи» родился из желания написать идеальную книгу для себя, как для читателя. Наверное, это лучший способ писать книги: сделать нечто, что ты сам прочтешь с удовольствием. Насчет сроков создания романа вы и правы, и не правы одновременно: сама идея действительно появилась более десяти лет назад, но было бы ошибкой сказать, что все это время я писал. Были годы, когда я не возвращался к творчеству даже в мыслях, не говоря уже о написанных строчках. Думаю, что есть вещи, до которых нужно дорасти, и написание книг — одна из таких вещей. И когда внутренний рост достиг определенной отметки на какой-то внутренней планке — книга была написана за семь месяцев ежедневной работы. И я очень рад, что этого не случилось раньше: если бы я написал «Красные цепи» тогда, когда и задумал, сейчас мне было бы стыдно за роман.

Изменилось ли что-либо в замысле романа, пока вы трудились над ним? Случалось ли такое, что герои вырывались из ваших рук и делали все по-своему, а сюжет убегал в неожиданных направлениях, удивляя вас самих?

Я считаю, что творчество не является процессом фантазирования или придумывания. Для меня писатель — это приемник, настраивающийся на нужную волну, долго, тщательно отлаживающий эту настройку, чтобы потом, через скрип и шорох помех, принести в этот мир чистый звук своей музыки. Как у БГ, помните? «Кто мог знать, что он провод, пока не включили ток». От таланта зависит только чистота воспроизведения. Можно придумать десятки вариантов развития сюжета, но если это именно придумано, то ты всегда будешь чувствовать какое-то несоответствие, шероховатость, даже если их не заметит читатель. И наоборот, решение трудной сюжетной коллизии может прийти внезапно, среди обыденных житейских дел, и ты понимаешь: да, все верно, вот так оно и было на самом деле.

Исходя из всего сказанного, очевидно, что да — и герои удивляли, и сюжет убегал. Например, приятно удивила Алина: она появилась в книге как антитеза главному герою, но так раскрылась, стала настолько симпатична мне лично, что теперь я бы сам затруднился сказать, кто в «Красных цепях» главный герой. Кстати, с Гронским мне было труднее всего общаться: он молчаливый, замкнутый, и до последнего не хотел ничего о себе рассказывать. А самым главным сюжетным открытием для меня стали «Хроники Брана» и леди Вивиен, знание о которых пришло внезапно, посреди рабочего дня.

«Беда современного человека,— говорит ваш герой, Родион Гронский, — в уверенности, что он знает все и обо всем, а на самом деле может только читать ярлыки, кем-то навешенные на предметы и явления, да к тому же еще и подписанные с ошибками. Что такое алхимия? А, это получение золота из свинца — все, знаю, бежим дальше». А что такое алхимия для вас? В «Красных цепях» затрагивается великое множество тем и мотивов, порой неожиданных, но сердцевиной сюжета, его двигателем служат именно опасные алхимические практики. Насколько увлечены алхимией вы сами? Как возник этот интерес?

Что такое алхимия для меня, подробно рассказано в тексте, как раз вслед за процитированным Вами отрывком. Для меня это часть герменевтики и предмет художественного исследования в романе. Увлечен я ею не более, чем эзотерикой вообще, о причинах и истоках возникновения интереса к которой, как и к мифологии, и к мистике, я уже говорил.

Там, где древнее знание, там и книги. В поисках истины вашим героям приходится перелистать не один пыльный том. Вы, по собственному признанию, придумали лишь два из них — заглавный и «Хроники Брана» (строго говоря, это уже не книга, а рукопись). Не было ли соблазна задействовать в романе и «Некрономикон», величайшую из запретных книг? К слову, сложились ли у вас отношения с Лавкрафтом?

Зачем же сваливать все в одну кучу? Не было такого соблазна, и, честно говоря, я даже не представляю, какое место в сюжете «Красных цепей» занял бы «Некрономикон». Что же до Лавкрафта… его же нет среди тех, кто сидит в пабе и слушает историю, пока Реймонд Чандлер наливает виски, а БГ играет на гитаре. Я уважаю его творчество, отдаю должное его таланту и определенному влиянию на развитие жанра, но в число моих любимых авторов он не входит.

И снова процитируем Гронского: «Человек привык быть господствующим звеном пищевой цепочки и хочет видеть себя таковым и в цепочке духовной… Невозможно «съесть» то, что по определению выше тебя, поэтому легче просто отрицать само существование этого высшего. А все свидетельства, всю информацию о необъяснимом, сверхъестественном и потустороннем воспринимать в лучшем случае как фокусы со знаком плюс или со знаком минус: фокус как обман с целью наживы или фокус как веселый трюк, про который можно рассказать друзьям. Но ни в коем случае не пустить ни сам фокус, ни тем более того, кто его показывает, на истоптанный пятачок собственной жизни». Насколько этот пассаж отражает ваши собственные убеждения? Доводилось ли вам сталкиваться с необъяснимыми феноменами, или это всего лишь красивая мечта?

Что же до столкновения с необъяснимыми феноменами, то менее всего я бы назвал это красивой мечтой. В тексте приводятся примеры такого возможного столкновения: вдруг среди ночи зажжется свет в пустом коридоре — и снова погаснет; передвинется с громким скрипом стул по комнате, или дверь вдруг распахнется, а потом захлопнется с такой силой, что сухо зашелестит за обоями пыль. Мечтать о таком вряд ли кто станет, а столкнувшись, не назовет красивым.

В то же время я знаю по опыту, что почувствовать чудо может каждый. Это реальность, данная нам в ощущении, которое однозначно скажет: вот, здесь и сейчас, происходит нечто чудесное. Это чувство не описать словами, оно не является в огне или потрясающих явлениях, оно может казаться случайностью, совпадением настроения и обстоятельств, но оно несомненно для того, кого чудо коснулось, пусть даже и на миг.

В романе вы довольно убедительно показываете, что представления современного человека о мире, знания о нем, не более полны и точны, чем знания людей раннего и позднего средневековья. Невежество по-прежнему устраивает многих, особенно когда не мешает удовлетворять базовые потребности. Считаете ли вы, что так называемый прогресс человечества — это техногенная иллюзия? А на самом деле, мир Великого Кольца Ефремова навсегда останется утопией?

Да, считаю. Технический прогресс — это уроборос, хватающий свой собственный хвост, изобретающий лекарства от порожденных им же болезней, высвобождающий время для праздности, подпитывающий ложное чувство исключительности и оставляющий в полном одиночестве среди сотен «друзей» во френдленте. Сотни и тысячи фотографий на страницах в социальных сетях менее ценны, чем черно-белые фото в старых семейных альбомах; СМС с поздравлением или статус на странице к 8 марта: «Поздравляю всех девушек с праздником!» не идут ни в какое сравнение с подписанной от руки открыткой, которую достаешь в свой день рождения из почтового ящика. Мир одноразовых вещей, одноразовых отношений, лени, отсутствия любознательности и памяти: зачем знать или помнить, когда можно погуглить.

Также вы упоминаете о Жиле де Ре и графине Батори, рассказывая их истории в общепринятом, классическом ключе. Без сомнения, вам известны и другие, более прагматичные версии истинной подоплеки обвинений этих людей в занятиях черной магией, массовых убийствах и т. п. О них вы умалчиваете, но хотелось бы знать, как вы их расцениваете? Как ту самую попытку сделать Зло невидимым, несуществующим, обелить его адептов (что, безусловно, согласовывается с идеями романа), или просто несостоятельными? Насколько критично вы подходили к историческим материалам во время работы над книгой? Считаете ли возможным умолчать о каких-то гипотезах или вовсе исказить часть того, что общепринято считается истиной, если это не укладывается в сюжет художественного произведения?

Что может быть прагматичнее официальных документов, таких, например, как протоколы прокурора Бретани, который вел дело Жиля де Ре? Вокруг любого исторического события или заметной личности всегда возникает множество трактовок и версий, однако я стараюсь придерживаться тех из них, которые в большей степени основываются на заслуживающих уважения источниках, именно потому, что очень критично подхожу к исторической составляющей «Красных цепей». События, относящиеся к началу XIV века, я постарался как можно более тщательно вписать в контекст эпохи: пользовался картами средневековой Ирландии, Англии, Франции и Венеции, изучал политический и фактографический контекст.

На съемках буктрейлера к «Красным цепям»

К финалу романа у читателя может сложиться впечатление, что люди не способны построить какую-либо гармонию, в основе которой (хотя бы малой ее части) не лежало бы зло или насилие. Довольно пугающая мысль. Вы сознательно добивались такого эффекта? Есть ли такая идея в основе вашего личного мироощущения?

Неожиданный вывод. И такой идеи в основе моего мироощущения нет и, надеюсь, никогда не появится.

Сознательно я добивался я только одного эффекта — чтобы читателю понравилась моя история. В конце концов, это самое главное — рассказать увлекательную и неглупую историю хорошим, образным языком, чтобы читатель не пожалел о том времени, которое провел за книгой. Разумеется, в процессе рассказа я выражаю какие-то свои взгляды и мысли, но ни в коем случае не имею своей целью проповедовать истинность моих убеждений.

Если представить вашу книгу как организм, то в мозгу ее мы обнаружим все ту же алхимию, размышления о бессмертии, власти, времени, о вечном танце добра и зла. Но сердце ее, без сомнений, выстукивает одно-единственное слово — «Петербург». «Красные цепи» становятся своеобразным мрачным гимном городу Петра, дают голос его дремлющим набережным и темным подворотням, исследуют его тайное нутро. Страницы, посвященные ему, — самые поэтичные в романе. Как по-вашему, что делает Питер таким привлекательным для тех, кто пишет о потустороннем, иномирном? Есть ли в городе уголки, которые особенно вдохновляли вас во время работы над книгой?

Мне кажется, что про потусторонний Питер пишут только те, кто в нем живет. Но вы правы — Петербург не просто место действия «Красных цепей», он герой романа, и некоторые даже считают — что главный. Весь старый центр города — уголок, который меня вдохновлял и вдохновляет сейчас, и отвечая на вопрос о причинах его привлекательности, я бы хотел процитировать строки из романа: ««Унылый и чопорный дух старого города остается прежним: дух мертвеца, надменно взирающего на суету мира живых. Кажется, что даже обитатели домов остаются теми же, что и сто лет назад: люди, похожие на призраков, и призраки, похожие на людей. Гигантское болото, погребенное под тяжелой могильной плитой города, выдыхает туман, просачивающийся сквозь сырые камни к мглистому небу, и его гнилостные испарения пропитывают разум, души и тела живущих».

У «Красных цепей» отчетливый железистый привкус нуара. Стремились ли вы к такой интонации с самого начала или пришли к ней позже? Есть ли образцы нуара, на которые вы равнялись в повествовании (быть может, бессознательно)?

Стилистика нуара очень близка мне по духу. Огромный, холодный город, каменные лабиринты, вечный дождь, серое небо, одинокие персонажи на грани отчаяния, спасающиеся от холодной тоски в маленьких барах, светящихся желтоватыми огоньками окон среди темных громад домов — и обязательный герой-одиночка, городской рыцарь, последний романтик, плохой парень с золотым сердцем. Еще мне очень нравится выразительность и точность языка мастеров классического «крутого детектива»: там, где мне для достижения нужной выразительности требуется сложная конструкция со множеством метафор, они обходятся одним емким сравнением или эпитетом. Образно говоря, я, чтобы поразить цель, расстреливаю половину обоймы современного «Глока», а, например, Реймонд Чандлер, попадает в нее одним выстрелом из старого доброго «Кольта».

В главных героях романа, Алине и Гронском, угадывается классическая парочка из «Секретных материалов». Он — угрюмый романтик с кровоточащей душой. Она — скептик, которого обращает в веру сама реальность (а еще миловидная девушка с рыжими волосами). Надо полагать, это сходство не из случайных? В вашей книге немало и других «пасхальных яиц» — аллюзий, намеков, подмигиваний. Есть ли среди них такие, которых еще не раскусил ни один читатель?

Да, вы правы — сходство главных героев с персонажами «Секретных материалов» это мой большой привет и дань уважения творению Криса Картера. Аллюзий, реминисценций и «пасхалок» в романе достаточно, впору учреждать специальный приз для читателя, который найдет их все. И если, например, Ваньку Каина или скрытую цитату «небо становится ближе» увидели многие, то вот куда ведет имя Даниила Ильича Кобота, пока не заметил никто.

Издатели и большинство читателей обожают жанровые ярлычки, писатели — как правило, наоборот. И все-таки — задумывались ли вы о жанре, когда работали над книгой? Как считаете, у какой аудитории она имела (и будет иметь) наибольший успех — среди любителей ужасов, конспирологических триллеров, детективов, жителей Петербурга.

Мое жанровое определение «Красных цепей» — мистический триллер, хотя от читателей и критиков я услышал немало других вариантов: конспирологический детектив, роман ужасов и даже криптологический нуар. Для своего творчества я подобрал определение «беллетристика с мозгами»: я просто хочу рассказать увлекательную историю, которую можно читать в самолете или на пляже, в метро или поезде, и которая не будет оскорблять читателя безграмотностью, невежеством или корявой стилистикой. Как профессионал в сфере маркетинга я могу дать примерное социально-демографическое и психографическое описание ядра целевой аудитории, но, опять-таки, как профессионал я понимаю, что оно не будет исчерпывающим. Мои читатели — все, кто хочет прочитать захватывающую атмосферную книгу, написанную хорошим, образным языком, и которая, возможно, даст повод задуматься о чем-то или вызовет интерес к тем сферам знания, которые раньше оставались закрытыми для читателя.

И еще немного о жанрах. Как вы относитесь к хоррору? Согласны ли вы, что и ваш роман — гражданин страны ужасов (осторожней с ответом — за вашей дверью уже стоит некто в сером и с кривым тесаком)? Есть ли книги и фильмы «темной» окраски, к которым вы возвращаетесь снова и снова, которые стали частью вас?

Я с уважением и интересом отношусь к жанру хоррора кроме тех случаев, когда собственно страшное становится единственным объектом описания и когда напугать — единственная цель автора. Для меня страшное — это свидетельство существования трансцендентного, иррациональный страх показывает нам реальность существования того, что отказывается принимать рациональный разум. Человек боится высоты или темноты, крыс или пауков, но он так же боится скрипа половиц в темной комнате, боится посмотреть в зашторенное окно поздней ночью, чтобы не увидеть там прижавшееся с обратной стороны оконного стекла чье-то белесое лицо. Страх помогает понять, что мир не делится на разум без остатка.

Не так давно закончились съемки буктрейлера по роману. Обычно подобные ролики выпускают перед премьерой книги, чтобы подогреть интерес аудитории. Однако весь тираж вашего романа (насколько нам известно) уже распродан. Каким же целям будет служить трейлер? Как вообще родился этот проект? Довольны ли вы результатом?

Цель простая — поддержка продаж второго тиража, выход которого ожидается этой осенью. Идея создания рекламного ролика для меня, как рекламиста, очевидная, к тому же не новая: ежегодно издательством «Эксмо» проводится всероссийский конкурс буктрейлеров, куда отправится и трейлер «Красных цепей». Я еще не видел того, что получится после монтажа, но очень доволен процессом и промежуточными результатами: три полных съемочных дня, на протяжении которых прекрасная профессиональная команда продюсерского центра «Сумеречный лодж» работала над проектом, подарили массу положительных эмоций и дали обоснованную надежду на выдающийся результат.

На съемках буктрейлера к «Красным цепям»

«Красные цепи» — ваш дебют в крупной форме, но с чего все начиналось? Есть ли в вашем писательском сундучке рассказы, повести, недописанные романы?

Все начиналось с книги «Как научиться летать», которую я написал в четыре года. Зеленым карандашом, печатными буквами на листах формата А4. В школьные годы писал фантастические романы, потом сюрреалистические рассказы, один из которых, «Ночь», написанный в 16 лет, я считаю своим первым литературным произведением. Недописанных романов и повестей у меня нет, но есть не менее пяти романов на стадии замысла, реализация которых в моих дальнейших планах.

С публикации романа прошло примерно девять месяцев, уже можно подводить некие итоги. Как встретили роман читатели и критики? Встречались ли в рецензиях и отзывах мнения, которых вы не ожидали? Как теперь воспринимаете книгу вы сами? Станете ли что-либо исправлять и добавлять в случае второго издания?

«Красные цепи» всегда останутся для меня самым личным произведением. Следующие романы будут лучше, может быть, интереснее, но ничего более личного, ничего, что вместило бы меня самого в такой полноте с моими чувствами, впечатлениями, опытом и переживаниями, больше не будет.

На последних страницах книги анонсируется продолжение приключений Алины Назаровой и Родиона Гронского, «Молот ведьм». По тексту самого романа раскидано несколько намеков, которые позволяют догадаться, в какую сторону сюжет двинется дальше. В какой момент вы задумались о необходимости сиквела? Долго ли еще вам ковать этот молот? И здесь же неприятный, но неизбежный вопрос. По нашим данным, серию «Темная сторона», в которой была выпущена ваша книга, решено закрыть, несмотря на приличные продажи. Какими вам видятся в этом свете перспективы второго романа, как вы теперь поступите с ним?

«Молот ведьм» — не вполне сиквел. С «Красными цепями» он будет объединен только основными героями и некоторыми обстоятельствами их жизни, но сам сюжет «Молота ведьм» не будет являться продолжением сюжетных линий первого романа. Там будет другая история, более того, другой главный герой, который отодвинет Алину и Гронского на вторые и третьи роли. На месте останется только Петербург со своими мрачными тайнами, которые уходят корнями в холодную болотистую почву города-призрака. Ковать уже недолго: 1 декабря «Молот ведьм» сдается в издательство.

Вопрос про серию «Темная сторона» не неприятный, а забавный, ибо ваши данные относятся к какой-то параллельной реальности. Дело в том, что в этой серии не существует других книг, кроме «Красных цепей», и единственные «приличные» продажи в ней — это тираж моего романа, который, по меркам современного книгоиздательства, довольно скромный. Более того, «Темная сторона» — это авторская серия, само название которой придумано мной, и ее появление было исключительной формальностью, позволяющей издать внесерийную книгу. Так что тут просто нечего закрывать. И именно в этом свете перспективы «Молота Ведьм» кажутся мне радужными.

[Как выяснилось позднее, на самом деле закрывается серия «Московские сторожевые», в которой выходили романы Наталии Лебедевой. Ларисы Романовской. Олега Кожина и других. — В. Ж.]

И напоследок — несколько классических вопросов. В нашем журнале особенно любим такой (кого только им ни пытали — и классиков, и дебютантов, и даже самих себя): что произойдет, если закрыть четырех человек в комнате без окон с тремя табуретками, двумя мотками веревки и одним ножом?

Не сказал бы, что это вопрос классический. Что произойдет? Они будут искать способ выйти. И выйдут.

Еще один: что бы вы посоветовали начинающим авторам, ступившим на темную стезю?

Немедленно сойти с темной стези и заняться уже наконец творчеством.

А под занавес мы пожелаем вам творческих успехов, личного благополучия и упоительных грез (только лучше естественных, без участия суккубов). И взамен попросим что-нибудь пожелать нашим читателям. Говорят, пожелания литературных алхимиков обязательно сбываются.

Спасибо, суккубов в моей жизни было уже достаточно, лучше уж точно без них.

Я всегда желаю одного: удовольствия и радости от жизни, ощущения счастья каждый день — и чтобы это ощущение оставалось всегда с вами, чем бы вы ни занимались, что бы ни делали, и что бы ни происходило вокруг.

В интервью использовались вопросы Андрея Сенникова.

© DARKER, 2011 - 2016

ISSN 2222-9116
Онлайн-журнал «DARKER» издается по инициативе и при содействии Литературного общества «Тьма» и Horror Web.

Издатель журнала: Парфенов М. С.
Главный редактор: Артем Агеев
Адрес издателя: Россия, г. Сочи, ул. Ульянова, 107-78.
Тел. 8(988)413-16-19
email: misha_sochi(собака)mail.ru

ISSN 2222-9116
Horror and Dark fiction and non-fiction e-zine 'DARKER' is currently publishing by Horror Web and 'LoT'.

Publisher: Parfenov M. S.
Editor: Artem Ageev
Adress: Russian Federation. Sochi, Ulyanova st. 107-78
Phone: 8(988)413-16-19
email: misha_sochi(c)mail.ru